Пчелы есть, а будет ли мед? Благо у нас есть цветы. Так корова, будь она неладна, всю клумбу помяла, — пожаловалась Ольга. — Вон там пасется. В автолавку напрямую не пройти. Наглая такая. В обход идем.
Так колодец наш общий весь в лягушках, — ахнула Ольга. — Если вдруг нужна будет вода — милости просим!
В городе вода теплая. Коров и пчел нет, — сосед принялся соблазнять городом. — Не тянет обратно?
Мы будем иногда в город выбираться. К зиме, конечно, наступят холода — поедем все обратно. Брат наш навсегда решил здесь поселиться. Пусть бы и жил. Я не против. Так он хочет, чтобы мы вообще испарились. Здесь наша родина. Каждое лето и новогодние праздники будем здесь собираться. Все вместе. Такой речки и свободы нет нигде! Так что никуда мы не денемся!
Как у вас дела? — Зина проявила интерес к соседской жизни. — Про себя ничего не рассказываешь. Бери печенье.
Угол себе оставьте. Я буду жить в приделе. Там и вход отдельный, и вам мешать не буду. Сгнившую баню себе возьмите. Мне же ульи да пустующий хлев. Отныне я сам по себе. И чтоб ни ногой ко мне! Не омрачайте мое святое жилище! Отныне вас знать не знаю, — Петр развернулся и зашагал к избе.
Ну, как вам это нравится? — Ольга присела на скамейку у забора.
Торговой перепил! — высказала предположение Анна. — Завтра гадость эта из него выйдет, и все. Придет каяться.
Торговой? — не поняла Маша.
Доча, торговая — водка из магазина, — просветила мать. — Когда твоя бабушка самогонку варила, чего только не было! Мордобой такой — море крови. На тракторах в город ездили, чертей видели. Но чтоб вот так на родных сестер — никогда!
Точно! В автолавке купил, — Зина подтвердила всех устраивающее объяснение. — Паленую!
В этом году лето пришло на псковскую землю раньше обычного. Солнце щедро одаривало почву теплом и силой, по-хозяйски выгнало весеннюю прохладу из бескрайних лесных просторов. Самая последняя травинка, самый чахлый куст тянулись вверх, стараясь явить себя миру. Над речной водой роилась мошкара, в полях шныряли полевки. Вернувшиеся аисты парили в небе, вспоминая места прошлогоднего гнездования. Верхушка электрического столба — идеальная точка для летнего дома. Ни один хищник не осилит отвесную бетонную гладь, а жужжащий ток вразумит подвыпившего мужика, вдруг ощутившего непреодолимое желание пообщаться с гордой птицей.
Таксист предупредительно сбросил скорость. Прыткий «жигуленок» соскочил с асфальта на большак, оставляя за собой клубы пыли. По днищу просевшей машины зашуршал песок. В Острове прибывшие на автовокзал быстро расхватали частников, и припозднившемуся таксисту пришлось одному загружать четырех пассажиров с поклажей. Сестры, фигурами походившие на матрешек, по очереди влезали в такси. С каждой посадкой ржавый «жигуленок» скрипел, проседал, но вес держал. Ольга, старшая из сестер, заняла место рядом с водителем. Анна, привыкшая всегда быть рядом с сестрой, грустно села сзади. Младшая Зина с трудом запихнула рюкзак в багажник и втиснулась в такси последней, поджав худосочную племянницу. Маша, зажатая между грузными родственниками, мечтала поскорей добраться до места ссылки, уединиться и тайком выкурить сигаретку. С работы ее уволили, и мать на лето потащила дочь в деревню.
В Рублёво, крошечной деревеньке, затерянной в полях Псковской области, темнеет рано. Чуть засиделся мужик в гостях, вышел на улицу, а без фонаря домой уже и не вернуться. Электричество, благо цивилизации, дотянули до жителей Рублёва не так давно. Советская власть, несмотря на масштабность плана ГОЭЛРО, провела электричество только в конце 60-х. Постановления партии и правительства взрослые зачитывали, а детишки делали уроки, под тусклым светом керосинок. В совхоз и школу за три километра добирались на телегах или пешком. Окончивших школу, отправляли овладевать профессией в город. Одни возвращались в родные места, другие, на гордость родителям, становились городскими.
Работы в совхозе и личном хозяйстве всегда навалом. Страна выжимала все соки из сельских тружеников. Отгорбатившись на благо «кипучей, могучей», измученные совхозники занимались личным хозяйством. Жили небогато, но с верой в завтрашний день. В лихие 90-е совхоз пошел по миру, труженики перерезали голодающую скотину и потянулись к детям в города. В деревне остались верные земле старики да те, кому ехать некуда. Стук топора покинул деревню, избы гнили, посевные поля заросли сорной травой. Летом, правда, городские вспоминали о брошенной недвижимости, целебной силе деревенского эфира и возвращались вкусить деревенского колорита.
В голове странным рефреном крутились сказанные Верховским слова: «Мы вновь вступили в период российской истории, когда армия и флот, ее единственные союзники, играют самую активную роль в обеспечении политической стабильности. Это повтор эпохи дворцовых переворотов, но, как говорят марксисты, на более высоком витке исторической спирали». Устрялов задержался на пороге дома, внимательно посмотрел на Михаила Николаевича и сказал то, что могло предназначаться только ему — самому молодому генералу российской армии:
Методами капиталистического хозяйства, даже в обличье новой экономической политики, в атмосфере коммунистической Европы сильной России не сделать. Необходимо принять «социалистические» меры хозяйственного возрождения. А для этого неизбежен отказ от конституционной монархии и возвращение к самодержавию. Требуется влить в самодержавие новую кровь, сделать его, не побоюсь этого слова, большевистским самодержавием, — говорил Устрялов, когда они сначала сидели у него дома, а затем Тухачевский предложил перебраться в литерный поезд Военной комиссии да еще пригласить на беседу генерал-полковника Верховского.
Штаб операции, куда Михаил Николаевич направился после аудиенции у Государя, располагался на Воскресенской набережной, 28, на втором этаже, занимаемом контрразведкой Петроградского военного округа.
Они договорились, — опять же неестественно ясно и четко прозвучали слова Нэтти. Губы не шевелились. Мыслеречь. — Решение принято в пользу Европы. Поддержка будет оказана ей. Резидентам дано распоряжение полностью передать радиирующие и ракетные технологии ведущим европейским ученым.
Впрочем, в 2001-м году в прессе появилась и ещё одна версия трагедии. Её мы излагаем без особых комментариев. В 1987 году в орловский дом-музей В.А. Русанова обратилась с письмом жительница Иваново Антонина Михайловна Корчагина.
Во время одного из таких дальних переходов проводник показал ей две старых могилы (примерно около 560 километров от побережья Карского моря по прямой. Щ Прим. О.Х.)- На одной из них якобы сохранилась жестянка, а на ней остатки надписи - «Р...ов». Тот же человек рассказал Антонине Михайловне, что здесь в канун I Мировой войны были похоронены неизвестные русские люди в морской форме.
Корчагиной две могилы — эта территория размером четыре на четыре километра, и якобы дело остаётся за дорогостоящей аэрофотосъёмкой, которая позволит уточнить место по следам нарушенного естественного покрова тундры. Заявления эти делались в 2001 году. Сейчас - 2013-й. Тайна гибели экспедиции на «Геркулесе» так и остаётся неразгаданной.
Феномен сибирского зарубежья пока еще не изучен в России в полной мере. После революции 1917 года огромная масса наших соотечественников, прежде всего из Сибири, оказалась в эмиграции, за пределами Российской империи. Потеря Родины — это большая трагедия, нарушившая привычный ход жизни. Часть сибиряков обосновалась в Китае, другая — в Европе и США. Имена писателей Георгия Гребенщикова, Евлалии Орловой, Альфреда Хейдока, поэтесс Марианны Колосовой, Марии Волковой и др. постепенно возвращаются на Алтай.
горевал он, тут же забывая о своем возрасте. Итак, нас, действующих лиц, в том игровом эпизоде, было четверо — два дуэлянта в лице отважного нашего шофера Миши Воротникова да славного парня, инструктора ЦК ВЛКСМ, куратора всесибирского Геннадия Гоца, не захотевшего барином прокатиться по Алтаю на крайкомовской «Волге» (как и положено ему по статусу), предпочтя пресловутому сибаритству не столь мягкую поездку под горячим брезентом редакционного газика; и два строгих секунданта, скажем так, роль которых выпала нам с Николаем Григорьевичем.
-- Да, именно так! -- тихо, не в микрофон, сказал он и снова обратился к зрителям: -- А теперь я попрошу вас принять образы своих настоящих жизней, где вы реализовали всё самое подленькое, мелочное, жестокое, гадкое и низкое.
Уже через минуту зал преобразился. О, какая же разительная случилась перемена! Только что везде, куда ни кинь взор, были добрые и прекрасные лица, театр вмещал в себя просто какую-то сокровищницу человеческой нравственности, кладезь совершенства самых лучших человеческих качеств, и вот он превратился в хаос, в силосную яму, в капище, в ту самую бездну пороков, которую так возжелал Бересклет. И от этого отвратительного зрелища седые, видавшие виды театральные стены содрогнулись и балконы чуть вниз не рухнули.
Почувствовав, что кто-то тронул меня за плечо, я очнулся ото сна. Вздрогнул спросонья, поднял голову, а передо мной -- Лера со своим Шмыганюком. Они в тех же свадебных нарядах, что и на моих сороковинах, и головы на месте, всё как обычно. Только у Леры серёжки другие... Какие-то золотые цепочки с красными камушками. Смотрят на меня молодожёны с улыбками, доброжелательно и даже виновато как-то... Я даже оробел: наверное, в жизни не видал такой милой и красивой пары...
Хотя, знаете, в этих снах меня почти не было. Видимо, акцент был сделан не на моих отношениях с этими женщинами, а на их материнстве... К тому же это были очень странные сны, гротескные и метафоричные...
Как вы видите, всё это прямо пропорционально и обратимо. Поэтому неважно, что первично, сознание или материя. Проще говоря, нет никакого смысла рассуждать, что было вначале, курица или яйцо.
Однако и тютчевское стихотворение «Silentium!» не дает единственного ключа к разгадке всегдашнего молчания Венедикта Ерофеева о главном, поскольку оно слишком определенно и догматично. Восклицательный знак в заглавии этого стихотворения совсем не случаен, а Ерофеев, как мы уже поняли, пафоса и прямолинейности на дух не переносил. Пожалуй, он мог бы сказать о себе словами пастернаковского доктора Живаго: «Поймите, поймите, наконец, что все это не для меня „кто сказал а, должен сказать — все эти пошлости, все эти выражения не для меня.
24 октября 1938 года в поселке гидростроителей Нива-3, располагавшемся на окраине города Кандалакша (Кольский полуостров, Мурманская область), у начальника станции Чупа Кировской железной дороги Василия Васильевича Ерофеева и домохозяйки Анны Андреевны Ерофеевой (в девичестве Гущиной) родился сын, который стал пятым и последним ребенком в семье. До этого в 1925 году на свет появилась старшая дочь Тамара, в 1928 — старший сын Юрий, в 1931 — дочь Нина, в 1937 — предпоследний сын Борис. «Моя Родина в 1938 г., когда вынашивала меня, была в интересном положении», — отметит Ерофеев младший в записной книжке 1978 года[1].
Но нет, не так. Все это отметает Лоран Симон во втором томе своего замечательного словаря. Статья на «L». Lepic, rue, 98, domicile de Celine. Отменяет, с планами, документами и выписками из архивов. В 1928 году во дворе не слишком духоподъемного дома с табличкой 98 по рю Лепик, того самого, что неизменно фигурирует во всех возможных иллюстрированных биографиях, был построен корпус, по-русски говоря, номер два.
Необъяснимую, но что-то значащую наверняка. Оказывается! Дом П. Н. Перцова, в котором ради вида на Кремль автор поселил героиню «Чистого понедельника», соседствует, буквально окна в окна, на том же самом Саймоновском проезде, стоит бок о бок с другим не псевдорусским, а конструктивистским, где в комнате с видом на храм Христа Спасителя написан был однажды роман с названьем «Золотой теленок». И замирает сердце, черт знает почему. Ну, просто от чудесной непонятности и непрерывности бытия. От счастливой и секундной, но причастности к какой-то тайне, пружине мира. Возможно? Может быть? Кто знает?
Впрочем, скандала особенного не происходит, потому что учёные, будучи культурными и цивилизованными людьми, ориентированные на европейские ценности, не опускаются до оскорблений и мелочного выяснения отношений. Звенигородский всё что-то бессвязно и взволнованно говорит, говорит... И есть, наверное, всего лишь одна интересная фраза, которую он, обиженный и несчастный, бросает в лицо Ламиревскому. Будучи сам пустым человеком, взывает к некой справедливости.
Меридов. Видите ли ка, клонирование -- это, по сути, то же самое создание параллельных жизней.
Ламиревский. Я, пожалуй, соглашусь: всё это очень интересно. Надо подумать... но в чём же справедливость?
Меридов (вдохновенно). Очень даже просто. Если в одном мире человек неожиданно погибает, из-за несчастного случая или ещё по какой-нибудь причине, в другом мире он живёт дальше и выполняет своё предназначение. Или, например, в одном мире человек несчастен, много в его жизни зла и бед, в другом мире ему всё восполняется сторицей. И рая никакого не надо. А ещё человек может реализовать себя в самых разных направлениях. И ошибки уже не кажутся такими фатальными, всё можно исправить. В другом мире человек просто не совершит эти ошибки. И не надо спасать души никаких маньяков, педофилов, убийц.
Проснулся на сцене уже опустевшего театра. Зрительный зал зиял черной ямой, но на подмостках ещё оставались кое-какие декорации "Ящика Пандоры". От сна я сразу отмахнулся, как от беспросветной глупости, а сразу раздумался о случившемся на спектакле. А вдруг и правда, размышлял я, меня ещё можно воскресить, как говорили Оля и Николай Сергеевич? И всё дело в таинственной Ксении? А с другой стороны, кого, спрашивается, воскрешать, когда я там и так вроде как живой. Ум за разум заходит!
Меридов. Видите ли ка, клонирование -- это, по сути, то же самое создание параллельных жизней.
Ламиревский. Я, пожалуй, соглашусь: всё это очень интересно. Надо подумать... но в чём же справедливость?
Меридов (вдохновенно). Очень даже просто. Если в одном мире человек неожиданно погибает, из-за несчастного случая или ещё по какой-нибудь причине, в другом мире он живёт дальше и выполняет своё предназначение. Или, например, в одном мире человек несчастен, много в его жизни зла и бед, в другом мире ему всё восполняется сторицей. И рая никакого не надо. А ещё человек может реализовать себя в самых разных направлениях.
На данный момент есть огромное количество холодильников, которые различаются по размерам, стоимости, функциональности. И нужно принимать во внимание все факторы, а главное- место использования прибора. Если вы хотите грамотно подобрать себе холодильник для использования на даче, то нужно смотреть на то, сколько по времени он будет работать, как много людей он будет обслуживать. А так же смотрите на важность высокотехнологичных функций и количество продуктов на вашей даче.
Вот... И ты был тогда со мною рядом. По обе стороны, так сказать. И в том мире и этом.
Я снова посмотрел в зал, но в отличие от Петра Петровича не увидел ни отца с матерью, ни бабушек с дедушками, ни родных, ни близких. Зрители сидят затаив дыхание, слушают внимательно, то там, то здесь в бинокль на сцену поглядывают.
Был в «Дятловых горах» у Михаила. Журнал готов, завтра можно забрать.
В три часа дня пришёл Цветков. Принёс в подарок вторую свою книгу. Проговорили почти три с половиной часа. Владимир Гергиевич интересный, хорошо знающий историю православия собеседник. В общении доброжелателен и ненавязчив.
Пришло письмо от Шестинского. В нём и статья «Прощание с названным братом» о болгарском поэте Павле Матеве. Олег Николаевич просит побыстрее сообщить результат. Завтра позвоню. 11 августа. Москва
После звонка Покровского встретились с ним на площади Ленина. В.М. Степанов, как я и предвидел (но всё-таки надеялся) финансирование публицистического сборника осуществлять не будет. К тому же сказал, что статьи Покровского многие критикуют за старомодность.
За мной заехал Ю.И. Хромов. Поехали к нему на работу. Говорили о Литфонде. Деятельность он развернул большую, жмёт чиновников. Думаю, у него может что-то и получится с офисом, с зарабатыванием денег. Но для чего всё это? Видимо, ради собственного интереса.
Поговорил с Пашковым, чтобы Союз журналистов выдвинул меня на премию «Хрустальная роза Виктора Розова». С Союзом писателей дело иметь не хочу.
С приездом к нам Олега Николаевича Шестинского ничего не получается. Алексей Маркович машину посылать отказался, а Олег Николаевич (я позвонил ему в Переделкино) отказался ехать на поезде, и по-моему, без всякого сожаления. Поговорили мы с ним об этом недолго, и Ше- стинский меня успокоил, чтобы я по этому поводу не переживал — мол, «ведь это не от тебя зависит». Но всё равно жаль. Возникшая ситуация осложняет и возврат из Москвы картин Заноги. Звонил ему. Но Володя успокоил, что ничего с холстами не произойдёт, хоть они и скручены.
Рано утром едем на озеро. Бесплатно под Москвой уже нигде не порыбачишь. Хотя озёра как и прежде — загажены, мусор на берегу. Почему за это нужно кому-то платить 100 рублей, непонятно. Карасики клевали хорошо. Несколько штук я потом съел зажаренных в сметане. Когда ехал обратно в Москву, то оказалось, что одну электричку отменили, а другая, отправившаяся через сорок минут, опоздала почти на сорок минут. До Курского ехал «на взводе», по эскалаторам бежал. Успел на поезд за пять минут до отправления.
Утром в 9-00 в администрации Канавинского района вместе с председателем «Культурного центра памяти Ф.И. Шаляпина» доктором наук Алексеем Весницким, Владимиром Цветковым, Валерием Фирсовым. Пришли на встречу с главой, чтобы высказать предложения по установке памятника Ф.И. Шаляпину. Ждали больше часа. В итоге поговорили с заместителем. Вроде бы идея встречена заинтересованно.
Ссылки же на время, строй, бюрократию — пустые отговорки.
Мидов согласился и начал сокрушаться: «Какую мы ошибку совершили». Да так, что мне пришлось его успокаивать.
На мою реплику, что Данилин жаловался, мол, Павел всё составлял один и ни с кем не советовался, Николай Павлович твёрдо возразил:
Это неправда. Они составляли вместе. Альберт требовал, чтобы такие и такие рисунки были напечатаны. Это он уходит от ответственности.
Показал Мидов два портрета нижегородских писателей, выполненные сухой иглой — В. А. Николаева и Ю.А. Адрианова. Собственная оценка их самая пессимистическая — ничего не получилось.
Вычитал старые рассказы «Искушение» и «Утешение» перед тем, как отослать в «Новую Немигу литературную Анатолию Аврутину. Исправлений внёс немного. Но не из-за этого взялся за дневник. Вечером пошёл дождь. Одновременно светило солнце, и над всем городом засияла яркая, будто вырисованная радуга. Огромная яркая дуга. Я специально на балконе открыл окно и стоял, любовался. Особенно ближним концом радуги, тем, что упирался своим основанием в Стрелку. С внешней стороны дуги небо серое, тёмное, а внутри по всей площади светлое, словно подсвеченное. Потрясающей красоты зрелище.